— Так кто мне расскажет?
— Не знаю, — я пожал плечами, — наверное, Серый мог бы сказать.
— Где он?! Ты знаешь? — с Анькой произошла моментальная метаморфоза: только что она была флиртующей лапонькой и вдруг стала совершенной фурией — даже в руку мне вцепилась своими когтями очень чувствительно. И снова вперилась в меня своими зрачками — хрен соврешь.
— Вообще-то знаю, — пробормотал я, соображая, что мои личные акции стремительно рухнули в бездну. Хоть в шорт становись. — Далеко отсюда.
— Значит так, миллиардер Майнце! Сегодня уже поздно, — она выпустила мою руку и посмотрела на маленькие часики «Заря». — Да, сегодня поздно. Но завтра с самого утра ты везешь меня к Фролову!
— Но…
— Знать ничего не хочу, — жестом светской львицы она распустила стянутые резинкой волосы — знала, стерва, что действует этот жест безотказно. — Или в восемь утра ты делаешь то, что я сказала, или в девять я стою на пороге какой-нибудь «Kronen Zeitung» и обстоятельно докладываю ее главному редактору о том, кто такой всемирно известный биржевой деятель Закария Майнце.
— Ань, так делать нельзя.
— Я знаю, Захарка. Он уехал зимой, и я полгода проревела в подушку. Даже не надейся, что я от тебя отвяжусь.
Я сделал вид, что задумался. На самом деле мне требовалось какое-то время, чтобы смириться с тем, что здесь мне ничего не светит. Лет пять назад, как настоящий бойцовый олень, я бы бросился доказывать свое исключительное право «танцевать барышню». Теперь нет. Досадно, но так бывает. На земле таких барышень — три миллиарда и если я начну каждой понравившейся красотке доказывать свою непомерную крутость — я просто очень быстро истощусь. Правда, Анька — совсем не «каждая». Жалко, очень жалко, но не смертельно.
— Тогда мне придется тебя убить, Ань.
— Убивай, — она согласно кивнула. — Но сначала я схожу в редакцию газеты.
— А что скажет твой куратор, когда поймет, что тебя нет в стране? У вас же есть какие-то кураторы?
— Захарка, ну неужели такой галантный кавалер спасует перед такой малостью? Думаю, ты решишь этот вопрос парой слов по телефону? А?
И я дал себе клятву больше никогда не знакомиться с русскими стажерами — чтобы не попадать в подобные глупые ситуации. И обязательно поработать над внешностью.
— Хорошо, Ань, только потому, что ты об этом просишь. Но у меня есть три условия.
— Угу, слушаю?
— Первое — мы с тобой все-таки сходим в ресторан. Сейчас. Я неожиданно проголодался и мне определенно нужно добавить спиртного. Непростой день сегодня выдался.
— Хорошо, — она легко согласилась.
Мне показалось, что предложи я ей сейчас переспать ради того, чтобы поутру увидеть Серого, и она так же легко согласится. Или выцарапает мне глаза и сдаст газетчикам без обещанного ожидания «завтра».
— Второе… Не знаю, как тебе это сказать…
— Говори как есть, постараюсь не обидеться.
— Ну смотри: ты обещала!
— Говори уже!
— В общем, я хочу, чтобы ты выглядела не как советская студентка за границей, а… В общем, нужно будет немножко поменять гардероб и заехать в Лондоне к моему парикмахеру. Только не подумай, что я намекаю, что ты плохо выглядишь! Ты — волшебна! Но так будет лучше. — Я не решился сказать, что было бы неплохо еще поменять зубы: на верхнем резце имелся небольшой скол.
— Вот же, — усмехнулась Нюрка. — А мне уж почудилось, что ты меня в койку потащишь! А ты всего лишь — красоту навести? Какой ты хороший, Захарка, — она чмокнула меня в щеку.
Каждой бабе природой дается это интуитивное умение манипулировать окружающими. Кто-то тратит его на дрязги с соседями, иные находят удовольствие в склоках на работе. Нюрка научилась подчинять себе людей одним обещанием благорасположения. Уверен, что герр Шульц за такой поцелуй был бы готов выпрыгнуть из штанов и лично притащить луну. Вкупе с имиджем неприступной твердыни — стопроцентная гарантия успеха. Откуда что берется? Ведь обычная девчонка из комитета комсомола — «подай-принеси»! А вот поди ж ты, выросло.
— И третье: я буду говорить по-русски со страшным акцентом — не пугайся и принимай это как должное.
— Договорились, Зак. Это настоящая ерунда, мог бы и не предупреждать.
— Лучше предупредить. Как говорил на военной кафедре майор Припоров: «если приказ может быть понят неправильно, он будет понят неправильно».
В ресторане я учил ее английскому, а она рассказывала подробности о частной жизни обывателей на родине. Мы танцевали танго под живой звук рояля. Вернее, я танцевал — брал как-то по случаю десяток уроков и немного умел — а Стрельцову мне пришлось таскать по залу на руках. Она громко хохотала и поцеловала меня еще пару раз в щеку, объяснив это словами: «ты такой милый».
Я острил, я блистал, я был неподражаем, и любая из моих лондонских пассий уже бы давно стала моей бесповоротно, но не Анька. Она умело держала дистанцию, впрочем, и я не горел теперь желанием сблизиться — скорее, его имитировал, и мне это почему-то нравилось. Такая «игра в любовь».
Пауль в машине восхищенно чмокал губами, оглядываясь на нас в зеркало заднего вида. Он думал, что я пьян и ничего не вижу.
Но я не стал ничего ему говорить — любому было бы трудно удержаться от проявления эмоций при виде хохочущей Нюрки. Какой же я был дурень тогда, в Союзе, пять лет назад — когда Анька всегда была где-то рядом и поэтому не особенно нужна. Судьба плетет свои чудные кружева очень странными затейливыми способами. За это и стоит любить жизнь: что бы ты себе не придумал о своем будущем, в итоге оно все равно окажется иным.