— Конечно, сэр! После того, как с мисс Анной поработал Кларк, он потащил ее по Оксфорд стрит, потом по Нью Бонд стрит, потом в «Хэрродс», потом на Парк Лейн в «Харви Николс», но и на этом они не остановились. Потом еще были Слоан стрит, опять вернулись на Оксфорд стрит, зашли в Lalique на Кондуит стрит. Как женщины и парикмахеры не устают бродить по всем этим магазинам, сэр? Боб еле приполз, а ведь он очень тренированный человек!
— Конечно устают, Том, но это их работа. Хорошо выглядеть.
— Они потратили четырнадцать тысяч восемьсот тридцать фунтов на одежду и бижутерию, сэр! И еще полторы на стеклянную птичку из Lalique. Еще триста ушло на всякие кофе-маникюры-косметику и солярий.
— Семнадцать тысяч за день? Хорошо развернулся Ники. Это называется: «сделаю это бесплатно»! Что было дальше?
— Дальше поехали к этому фотографу. Ждали час, пока он закончит с какой-то голой мисс. Потом он долго ходил вокруг мисс Анны, светил на нее фонарями с разных сторон. Потом два часа фотографировал.
— Где снимки?
— Нету еще, сэр. Их ведь нужно обработать — проявитель-закрепитель. Фотограф в студии не на Полароид снимал. Готовы будут через три дня.
— Она довольна?
— Она визжала, сэр! Как семилетняя девочка, которой подарили Барби, Кена и кукольный домик сразу!
Что ждет меня утром?
— А ты сам что думаешь о работе Ники?
— Это трудно описать, сэр. Я не художник. Мисс Анна и без забот мистера Кларка была прехорошенькая, а сейчас… Это нужно увидеть, сэр.
Утром посмотрим.
— Хорошо, Томми, развлекайся, мне пора, устал я сегодня.
— Да, сэр, приятных снов. Сэр? А точно победят ребята Гуллита?
— Точно, Томми. Как и то, что на стодолларовой купюре изображен Бенджи Франклин.
Так и закончился этот суматошный, наполненный беготней и неопределенностью, день.
Утром меня разбудила Стрельцова. Вернее будет сказать — та, что раньше была Стрельцовой. Потому что сейчас в ней ничего не осталось ни от комсомолки, ни от инженера-стажера. Она оказалась совсем не похожа в новом образе на принцессу Грейс, но и без ожидаемого мною сходства Кларк слепил из нее нечто невероятное!
Если бы она не была такой коротышкой — на любом подиуме ее ждала бы замечательная карьера. И это преображение добавило ей бесконечно много самоуверенности:
— Как я тебе?
— Будьте моею, мисс!
— Губенки закатай, мистер Твистер. Когда мы полетим в Чикаго? Уже девять утра!
Она была одета в легкое платье, из тех, что выглядят простенько, но стоят как популярная малолитражка. Заглянувшее в окно солнце проявило ее силуэт, и я почувствовал себя не очень комфортно.
— Шла бы ты отсюда, мисс Анна. Мне нужно умыться.
— Успеешь, засоня. Как я тебе? — Она зачем-то раскинула руки в стороны и несколько раз повернулась на каблуках. — Твой Ники вчера меня замучил: надень вот это, примерь вон то, повернись так, согнись эдак. А потом еще этот второй, неприятный мужик с фотоаппаратом. Зачем это все?
— А, по-твоему, раньше было лучше?
Она посмотрелась в мое зеркало, перед которым я наряжался на ответственные встречи:
— Не-а. Лучше сейчас.
— Тогда радуйся. Только где-нибудь далеко от моей кровати.
— Вот, кстати, что это за «Ньюр-ка»? — не к месту вспомнила Анька.
Я натянул на себя простынь и попытался отвертеться:
— Понятия не имею. Давай все потом, а? Я еще и не проснулся толком.
И она купилась!
А в полдень мы уже были в небе, прихватив с собой безотказного Тома и суховатого Боба, и еще через шесть часов приземлились в Цинцинатти.
— Зак, ты здесь бывал? — спросила Стрельцова. — Это уже Чикаго?
— Нет, — я тащил ее за руку через здание аэровокзала. — Это не Чикаго. Я передумал. Это Цинцинатти-Северный Кентукки. Здесь ехать в три раза ближе. Не задавай глупых вопросов и держи рукой платок — на тебя уже люди оглядываются. Таких дурех штат Кентукки еще не видел.
— А далеко ехать?
— Два часа. А сейчас помолчи, я возьму машину. Нам и Тому с Бобом.
В просторном салоне арендованного Lincoln Town Car — машины внушительной, удобной и не вызывающей ненужного любопытства в силу своей многочисленности на дорогах, было тихо. Стрельцова таращилась в окно на незнакомую Америку, а я вел машину. Позади нас в синем Cadillac Eldorado ехали охранники.
Через час Анька спросила:
— Это Америка?
Я кивнул.
— А где небоскребы?
— В Нью-Йорке и Чикаго.
— Странно, — сказала Стрельцова и замолчала еще на час.
I-71 — хорошая, быстрая дорога, по которой путешествие в сотню миль покажется любому легкой неутомительной прогулкой. Меньше чем через два часа мы въехали в Луисвилл, по которому я частенько скучал. Особенно по тому времени, что мы провели на ферме Сэма, осваиваясь и свыкаясь со своей новой американской жизнью.
Была середина рабочего дня, и я рассчитывал не попасть в пробки, которые, конечно, не сравнить с нью-йоркскими и лондонскими, но все равно они были бы неприятными, особенно после скоростного хайвэя.
Мне повезло, и мой расчет оправдался.
Припарковавшись на стоянке у офиса, я на минуту замер. Трудно предугадать реакцию Серого, когда я поставлю перед ним живого свидетеля его ранней биографии.
— Значит так, Ань. Серегу здесь зовут Сардж, Серхио Саура. Вокруг всегда крутится много народу. Не вздумай показать видом или словом, что вы хоть немного знакомы. Просто виси на моей руке, как испуганная собачка у модниц, и молчи. Улыбайся как можно больше — всем и по любому поводу. Если уж совсем захочется или будет нужно что-то сказать — лопочи на немецком. Русский пока забудь и ко мне на нем не обращайся. Тем более — к Серому. Я представлю тебя… Никак не буду представлять. Просто — мисс Анна из Вены. Пока что ты моя… спутница. Справишься?